Он пел, со всей силы сжимая руку в локте, сдавливая ей глотку. Он пел, упираясь макушкой ей в затылок и раскачиваясь туда-сюда. Он пел для нее, чтобы ей не было так страшно, чтобы она шла на голос. Он пел для себя, потому что ему тоже было страшно, мерзко, горько. Он не хотел этого делать, не хотел!
Когда она затихла, когда обмякла у него в руках, он испугался еще сильнее, будто совсем не этого ожидал. И действительно, все было не так. Это была не та смерть, с которой он был знаком и к которой он привык. Это было что-то другое, ужасное, что разливалось внутри липкой чернотой и начинало уже душить его. Тогда Барни захотел разжать руку, но испугался так, что совершенно забыл как отдавать команды телу. Прошли мучительные пару секунд, показавшиеся ему вечностью, пока он смог расслабить руку. Шедоу скатилась с него и уткнулась носом в пол, неестественно подвернув под себя руку. Она была неживая. Он первый раз видел её такой.
Финч резко вздрогнул и отполз назад, пока не уткнулся во что-то спиной, затем съежился в комок и схватился за голову, принимаясь раскачиваться туда-сюда. Царапал пальцами по вискам, стараясь почувствовать хоть что-то. Они все голосили, вопили, все зацикленные, разгневанные, ненавидящие его. Перебивали друг друга, лезли, тянулись к нему в жажде внимания, но как только получали хоть каплю, набрасывались и полосовали когтями. Их было так много. Её было совершенно не слышно за этим гомоном. И он не хотел, чтобы её голос стал одним из этих. Не хотел.
В попытке её сохранить, он её сломал?
Финч полоснул пальцем по глазу и это оказалось достаточно больно, чтобы выйти из оцепенения. Он подполз к Шедоу, уселся рядом и принялся теребить её руку. Пальцы, из которых уходило тепло. Которые больше не погладят его по волосам. Он лег и попытался провести её рукой по своей голове, потом лег на неё щекой.
- Я не хотел любить тебя. Видишь что из этого выходит? Я все сломал. Поговори со мной, а? Пожалуйста. Я не хотел, - лицо исказилось маской боли. - Я тебя не слышу, где ты? Поговори со мной. Отзовись, пожалуйста...
В ответ ему гул, среди которого ничего не возможно разобрать. Она потеряется. Барни пробило дрожью, он вытер гадкие слезы и осмотрелся. Потом подорвался на ноги и побежал в свою комнату. Он вошел туда с решительной ненавистью ко всем её обитателям в поисках единственной пустой, которую они сейчас от него прятали. Попытался сдвинуть упавшую полку, но у него не получилось, поэтому он полез под ней. Они орали и рвались к нему, хватали и тянули назад, не давали пролезть, некоторым удавалось полоснуть его по спине или щеке, или то были острые доски. Финч уже не чувствовал грани между тем, что ему кажется, а что происходит на самом деле. Наконец он добрался до нужной коробки и вытащил куклу Шедоу. Она обгорела, волосы и одежда, лак потрескался, но фарфор целый, пуговичка на месте - она целая. Он счистил как мог прилипший к ногам оплавленный пластик сетки, вытер ее о рубашку, потому что от чего-то она была в крови, и пополз обратно.
Он подполз к Шедоу и вложил ей в руку куклу, нервно отстранился и прислушался. Потом снова приблизился и постучал по фарфору ногтем.
- Иди на куклу. Слышишь? Иди на звук, - он начал раскачиваться туда-сюда и снова принялся напевать мелодию. Но по-прежнему, он не слышал Шедоу. Только этот безобразный хор ненависти в его голове. Захотелось взять дробовик и выбить себе мозги, лишь бы замолчали. Он не может сосредоточиться.
Нужно уйти. Внизу не так шумно. И если он начнет готовить тело, она появится. В первое время они все еще связаны с телами и сильнее реагируют. А еще с ней всегда должна быть кукла, она как тонкозвонкий колокольчик будет показывать путь. Барни вскочил на ноги и стал рыться в ящиках. Нашел скотч. Перевернул Шедоу. Все еще теплая. Не удержался и обнял её, потершись щекой. Снова стало плохо. Бесконечно искал кончик у скотча, даже со злости бросил тот о стену. Подышал и снова принялся, нашел. Сложил ей руки лодочкой, положил в них куклу и принялся заматывать скотчем, до самых локтей, чтобы точно никуда не выпала.
- Не слушай их, они злятся. Их куклы сгорели, поэтому они злятся. А ты их не слушай и не пускай в свою, это твоя кукла, я хочу там только тебя. Но если ты не отзовешься, это может не получится, понимаешь? - нервно рассказывал Финч, примеряясь, как бы её так взять и каждый раз срываясь на объятия и забывая напрочь, что он хотел сделать. Теплая. Мягкая. Будто сейчас проснется. - Будешь моей любимой, да?
Наконец он взял Шедоу на руки и понес вниз, в контору. На лестнице упал, скатившись по второму пролету на заднице до земли, но добычу свою не выронил. С трудом поднялся, еле донес её до лифта, опустил. Потом в панике искал ключи от конторы, потому что не нашел их на обычном месте. Нашел, прибежал в прозекторскую, из которой воняло душным смрадом разлагающегося трупа и Барни вспомнил, что не закончил с трупом. Включил вентиляцию, кое как запихнул дурнопахнущее черное желе на полку холодильника. Взгромоздил Шедоу на стол и прислушался. Ему показалось, что она дышит. Ткнул пальцем ей в руку и нахмурено наблюдал за тем как кровь быстро заполняет белесое пятно. Так обычно не было. Без сердцебиения пятно должно оставаться белым.
- Подожди-ка, - буркнул он, кладя руку на грудь и прислоняясь головой к её щеке.

Она дышала.
В первое мгновение этого осознания Барни обрадовался. Значит он её не сломал! Он разулыбался и прижался к ней сильнее, ему нравилась она теплая. Шедоу открыла глаза и позвала его. Внутри все откликнулось острым ликованием. Снова хотелось её обнимать, но он не понял как, поэтому принялся наглаживать её, убирать с лица волосы, трогать дрожащими от волнения руками. Потом она принялась кашлять и оглядываться, Барни отступил. Первой его мыслью было найти что-нибудь теплое, в прозекторской было достаточно прохладно, а она вечно ходила в одной футболке и мерзла. Следующей мыслью было найти ремни и привязать.
Она совершенно неестественно ерзала на высоком столе из нержавейки такая бледная в свете люминесцентных ламп, а ведь не должна. Она теперь точно уйдет. Живой она точно уйдет. Его снова сжимало в тиски из противоположных намерений. Он хотел её живой, но безопасной. Но безопасной она была бы только мертвой. Он не хотел её убивать, снова, но других вариантов не было. Если он не убьет, она уйдет.
- Я не хотел, - пропищал он своим самым жалким голосочком, отступая от стола, насупленно съеживаясь и утыкаясь взглядом в плитку пола. Он был виноват и это его злило. Он хотел объяснить, но это никогда не помогало. К тому же, он не мог объяснить, все мысли разбегались. К тому же эти голоса, оглушительно громкие. - Я не знаю. Я не хотел. Точнее, я хотел, но не так. Должно было быть не так. Или так. Я не знаю. Замолчите!
Финч с силой ударил себя по голове и пошатнулся, на мгновение теряя равновесие. Он просто хотел тишины. Почему они даже здесь не замолкали. Он просто хотел тишины.
- Я не знаю! - заорал он, швыркнув носом из которого что-то потекло. - Не вставай, нет, нельзя. Оставайся там, иначе мне придется тебя привязать. Там оставайся, поняла?
Он снова швыркнул носом, гадливо утер рукавом кровь и защелкнул на двери замок. Осмотрелся. Потом резким движением открыл ближайший ящик и достал скальпель, зажал его в кулаке.
- Т-ты ушла. Т-ты сп-палила мне дом и ушла, да? Ты сожгла моих д-д-друзей и ушла. Т-ты гладила меня по голове, д-давала себя т-трогать, т-ты говорила, что все хоро... а-а-а, да заткнитесь вы хоть на минуту!!! - Финч гнусавил по нарастающей, под конец снова сорвавшись на крик. - За-мол-чи-те!
Он снова принялся бить себя кулаком по голове, пока его не повело и, казалось, даже не вырубило на мгновение. Он не упал и зацепился сначала за тумбочку, а потом сполз на пол. Когда в глазах прояснилось, он снова утер кровь под носом и какое-то мгновение прислушивался с яростному писку в ушах, но потом они снова загомонили. Он сжался, забившись в угол и закрыл глаза кулаками. Плакал от безвыходности.
"Если ты не угомонишь их, я перережу себе глотку" - вдруг появилась у него чистейше-спокойная мысль. И бабуля откликнулась, появившись тягуче-приятной болью облегчения внутри. И они все мигом замолчали, но было поздно. А потом их не стало и наступила тишина. По телу волной прошло облегчение, ему натурально показалось, что в ушах что-то лопнуло и теперь вытекает теплым гноем. Финч убрал кулаки от глаз, утер дурацкие слезы и поднял отрешенно-измученный на Шедоу.
- Я не хотел, чтобы ты уходила. Я хочу тебя оставить.

«Ну так иди и добей её!» - ласково пропела бабуленька. Почему-то бабуленька с ним заговорила. Она ругалась, конечно, винила его в произошедшем - и поделом ему - но говорила с ним даже как-то тепло. Это пугало. В особенности то, что она вдруг разрешила Шедоу оставить, сказала, что он надоел канючить и так уж и быть, пусть. Он еще сильнее испугался этого разрешения, оно отдавало какой-то фатальной ошибкой.
Барни трусил. Ничего из того, что он хочет, никогда не имело смысла. И его упрямство всегда делало только хуже. Сейчас же совсем все худо, раз ему разрешили. Он не сможет. Не выдержит. Не хочет.
Он был не прав, что захотел. Что посмел. Он все придумал. Он раскаивается. Он больше так не будет. Он сдается. Теперь он будет послушным мальчиком. Только бы она его не бросила, не оставила одного разбираться с последствиями. Чтобы не заставляла убивать.
Он почти молился. Но она говорила, что надо Шедоу добить. Уничтожить тело и вещи - сделать так, будто она собрала сумку и ушла. Всем говорить, что она так сделала, если будут спрашивать. Хотя её вряд ли будут искать, она явно бродяжка и родственников у нее нет. Надо ее добить. У нее был план. Она все продумала. Это звучало как выход из той ситуации, в которую он по своему упрямству вляпался.
Но Барни не хотел убивать. Он не хотел делать куклу из Шедоу. Он теперь даже перехотел ее оставлять. Теперь он хотел, чтобы её не было и все стало по-старому - он будет жить с бабулей и хоронить людей. Чтобы стало как раньше. Ему тогда нравилось. Он не хотел как сейчас. Он запутался. Сдался. Он согласен на все, лишь бы было как раньше.
Только не убивать. Он не сможет снова это сделать.
Бабуля говорила, что ее нельзя отпускать. Она уйдет и всем разболтает. Это попытка убийства. Она не зря ему запрещала людей трогать, особенно женщин - они болтают. Придет полиция, его заберут в тюрьму. Разобьют кукол. Сожгут контору. Бабулю некому будет кормить. Она не сможет без него.
Надо закончить начатое.
Никто не узнает. Он должен сделать так, чтобы никто не узнал. У него нет другого выхода. 
Она опасна живой. И она врет-врет-врет. Она такая как все - она скажет все, что угодно, лишь бы он поверил, а когда он поверит, то пойдет в полицию. Она такая же как Джессика, только опаснее - та сразу же позвала дружков, чтобы они Барни побили, а эта втерлась в доверие, заставила его поверить и сожгла его кукол. Это куда неприятнее. Просто сказать никогда не достаточно, она врет. Барни говорил, и что? Она ушла. И сейчас она вернулась не к нему, а за вещами. Стоит её выпустить за порог и она тут же сбежит. Барни ей не нужен. Барни никому не нужен, кроме своей бабуленьки. Он глупый и наивный. Его никто не будет любить, кроме бабуленьки.
Он уже почти поверил и согласился, сжимая в потной ладони скальпель. Это не так сложно. Просто зажмуриться и ударить в шею. Или в сердце. И все закончится. Он сделает куклу, приберется и все снова будет как прежде. 
Барни впервые перевел на Шедоу глаза, когда она попросила прощения. Он не понимал зачем. Дичайше неуместно звучали эти слова. У него никогда не просят прощения, зачем? Она не хотела делать ему больно? Внутри снова что-то сжалось и он понял, что не сможет.
В тот же момент бабуля закричала. Барни дернулся испугано. Врет-врет-врет! Приказывала не слушать. Говорила, что Шедоу хотела сделать больно и сжечь его кукол, всегда мечтала. Что специально подожгла на кухне полотенце, что специально ушла и дождалась огня, что не вызвала пожарных. Что он должен встать и всадить ей в горло скальпель, сейчас же!
Но у Финча ослабли руки, нож выскользнул из ватных пальцев и с приглушенным звоном стукнулся о кафель.
- А ты? - просипел он, подаваясь вперед. - Ты простишь меня? Я не хотел делать тебе больно, я хотел, чтобы наоборот, чтобы ты просто уснула и я тебя спрятал. Я не хотел тебя убивать. Я хотел, чтобы ты стала мертвая. Я не хочу тебя добивать. Но я умею только с мертвыми, нам бы было очень хорошо. Понимаешь? Но я не хочу тебя убивать…
Бабуля кричала на него. Ругала, что он снова верит. Что Шедоу только и хочет, чтобы он поверил, отпустил её и она бы сбежала.
- Ты же останешься у меня? Я починю комнаты. Все будет как раньше, да? Будем вечером смотреть телевизор. Ты же простишь меня, если я прощу тебя? Ты же не уйдешь?
Финч очень хотел в это верить. Это была призрачная надежда на то, что можно будет не добивать Шедоу и вернуть как было. Бабуля не верила.
- Ты же не врешь мне? Ты же повторишь это все бабуленьке, да? Она просто хочет поговорить…
Голос Барни дрогнул, потому что бабуленька материализовывалась черной дымкой вокруг Шедоу и ему становилось очень страшно. Это всегда бывало больно. Но она просто хочет поговорить. Она просто просто хочет убедиться.